Страна и немцы

Семья Генус окраину России на Германию не поменяла

Первый раз Агнету и Эдуарда сослали в шестилетнем возрасте – из алтайской деревеньки в телячьих вагонах везли в окраинное Приамурье. Потом, когда им исполнилось по шестнадцать лет, их, полусонных, еще раз выгнали из домов и под дулом автоматов на открытых автомобилях привезли в край вечной мерзлоты. Спустя десятилетия с тех страшных лет, семья Генусов считается одной из самых уважаемых в районе, и в их доме уже никто не говорит на родном немецком.

– Так легче, – признаются немцы.

«Верните мне маму…»

Поселок с тунгусским именем Экимчан – настоящий край света. Летом добраться сюда можно в дни, когда работает довоенная паромная переправа, в холода – когда встанет «зимник», и машина может пробиться сквозь толщу снега. Несколько раз в год сюда прилетает разбитый людьми и небом старый трудяга Ан-2.

Узкая улица со змейкой почерневших от жизни домов, пыльная дорога, пожухлые березки. Из глубины двора на моё громкое «Хозяин!..» выходит пожилой мужчина, с молодыми глазами в простецкой линялой кепке. Здороваемся. Представляюсь. Преодолев ком смущения, ведем неторопливый разговор за жизнь. Эдуард Фердинандович примостился на краешке дивана, возле него хрупким воробышком жмется его верная спутница Агнета Абрамовна.

– Простите, но мы очень редко вспоминаем нашу жизнь. Больно все это, – в голос говорят старики.  Род Агнеты Абрамовны древний, тянется еще от рыцарей Тевтонского ордена. Предки ее попали в Россию во времена царствования Екатерины II, потом родова обеднела, и родители Агнеты Дерксен крестьянствовали на Алтае. В этой же деревне, которую все в округе называли немецкой,  жила семья Эдуарда Генуса. В1931 году привычная жизнь ухоженной немецкой деревни рухнула в несколько часов, в дом  ворвались заиндевевшие автоматчики и через несколько часов их всех спешно грузили в товарные вагоны. Тогда впервые  и прозвучало слово-приговор «депортация». С той кошмарной ночи пятилетний Эдик помнит самую малость, что какая-то неведомая сила  вырывает его из материнских рук, лязг вагонной двери и разрывающий морозный воздух материнский крик на немецком: «Отдайте ребенка!..»

– Я всю дорогу плакал и все просил, что бы мне вернули маму, – вспоминает он. Судьба ссадила их в Тамбовском районе Приамурья. Для ссыльных немцев определили два хутора, на которых им предстояло заново начинать жить и трудится. На благо родины. Мать Эдуарда так и не нашлась, время и тётина любовь потихоньку рубцевали детские раны. Ссыльные немцы жили одной жизнью со страной, на родину не обижались, в колхозе работали, дети прилежно учились в школе. Тучи на горизонте их жизни стали вновь сгущаться в 1942 году, когда фашисты наступали на западных фронтах, к ним на восточную окраину заездили работники из «органов», проводили профилактические беседы. О жизни, о войне и патриотизме. В ноябре 1942 года хутор, в котором жили семьи Агнеты и Эдуарда, разбудил хриплый лай овчарок.

– Нам дали час времени на сборы, а с собой разрешили брать только по 10 килограммов имущества, – вспоминают старики. Пока их грузили в продуваемые насквозь машины, половина населения соседнего хуторка, узнав об облаве, на лодках сквозь густую шугу ушла на китайский берег Амура.

Ссыльная свадьба

Простуженных и полуживых советских немцев через пару дней тряской езды по амурскому захолустью выгрузили в краю вечной мерзлоты на севере Приамурья. В лесу выкопали землянки, в них и перезимовали первую зиму, потом построили бараки и срубили долгожданную общественную баньку. Их молодость – это лесозаготовка. Пять кубометров в день двуручной пилой «дружба» – это просто не обсуждалась. За эту аксиому полагалось триста граммов хлеба, черного, как ночное небо. Ссыльные жили отдельной колонией, в другие поселки им путь был заказан. В 1948 году Агнета и Эдуард, знавшие друг друга с детства, поженились, «венцом» их свадебного стола был пирог из отрубей, украшенный кислыми ягодами таежной морошки. До июня 1953 года все население их ссыльного поселка раз в неделю было обязано являться в районную комендатуру и отмечаться в благонадежности. В этом же году им разрешили переехать в соседний  поселок Токур и устроиться на золотодобывающий рудник.  Родина доверяла свои закрома вчерашним ссыльным.

У супругов Генусов родилось четверо детей, старшим они еще помогали делать контрольные по немецкому языку. Потом  родной язык начал забываться: уставшая память стала его терять.

– Сегодня мы не помним по-немецки ни слова. Так легче, и не так больно.., – на полном серьезе говорит Агнета Абрамовна, ее седой Эдуард согласно кивает головой… Старшая их дочь Елена сегодня работает заместителем по экономике районного главы.

– Мне в школе в жизни никогда не ставили отметку выше тройки, – признается Елена Эдуардовна. Немецкие дети не роптали, порой страх на генетическом уровне парализует любое эго. Когда приехала поступать в пединститут, то свято верила, что тройка – это ее оценка навсегда. И первое время дико стеснялась институтских пятерок и похвал.  В этом северном краю половина народа были ссыльные и высланные, поэтому жизнь была спокойной и даже дружеской. О своих корнях люди рассказывать не любили.

– Я иногда спрашивала родителей про своих бабушек и дедушек, но мама в ответ начинала плакать, – вспоминает Елена Эдуардовна. Сразу после перестройки она первой из поселка привезла из Благовещенска официальный документ о полной реабилитации своей семьи. На казенном листе бумаги кривой строкой плясали буквы, из которых следовало, что семья Генусов вины перед родиной не имеет. А невольничья жизнь на вечной мерзлоте?! Да просто ошибочка вышла…

Фрау Марта

Апрель 1990 года принес в их дом иноземный конверт, обклеенный яркими марками. Это их нашла уплывшая от невольничества в той страшной ночи 1942 года сестра Марта. Несколько листов бумаги были исписаны вперемешку русскими и немецкими фразами. В некоторых местах чернила предательски растеклись… Она искала свою кровь почти полвека, ни на секунду не теряя надежду на успех. С той поры из Канады к ним регулярно приходят письма и посылки с крупой и  трогательными печенюшками от Марты. Она и сегодня не может поверить, что ее родня не голодает. А когда случается чудо, с Экимчаном бывает связь, и канадская сестренка умудряется дозвониться, то тем разговорам нет конца.

– Она не верит, что я забыла родной язык, ругает меня за это. Марта не может себе представить, как мы жили, – смущенно улыбается Агнета Абрамовна.

Когда перестройка дошла и до этого Севера, который люди сделали крайним, то добрая половина немецкого населения дружно уехала в Германию. За зовом крови отправились несколько двоюродных братьев Генусов и 90-летняя тетка Эдуарда Фердинандовича. Все они неплохо там устроились, обеспечены и объехали полмира, в родной Экимчан периодически присылают видеоотчеты о своем комфортном житье-бытье.

- Они там “руссиш швайн”, вы понимаете, о чем я говорю?! – неожиданно выдает Ангрета Абрамовна, – к ним там отношение как к свиньям. А потом, здесь наша родина и люди вокруг замечательные, а какая здесь природа?  У нас и в мыслях никогда было отсюда уезжать.

…Вот такие человеческие жизни, которые уродливая система с мандатом в кармане и наганом на поясе не единожды пыталась сломать и растоптать. Но они выжили и остались людьми вопреки обстоятельствам, благодаря характеру и природе своей. И без России не мыслят себе ни дня, ни часа, справедливо полагая, что Родина, это маленькая березка на их вечной мерзлоте, а не очередной циркуляр смертного клерка.