ааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааа хочу в париж
Парижское счастье или неделя в городе Любви
О Париже говорено столько, что стыдно присоединяться. Но ничего не поделаешь: очень хочется. У этого города такая сильная магия, что язык твой, проклятый инструмент выдачи тайных порывов, сам собой развязывается, усыпляя упорствующий разум.
И тянет прокричать о том, как ты там был счастлив. Пусть даже банально многажды повторенными штампами, пусть вслед за всеми, в том числе вслед за самыми великими и легендарными на планете, все равно прокричать, осознавая заведомую проигрышность мероприятия.
Итак, Париж. Середина июня. Цветение магнолий. Семь суток мои – и только мои.
Самолет
Оказывается, и в нашей космической державе есть приличные самолеты, на которых удобно и совсем не страшно летать (в родной Благовещенск прилетает почти исключительно закопченное старье…) Рейс Москва – Париж вылетел точно по расписанию, новенький аэробус, кожаные кресла, бесконечно улыбчивые стюардессы… Можем! Когда Европа попросит…
Половина Старого Света осталась позади за три часа лета, парижский аэропорт имени Шарля де Голля встретил огромной толпой прилетевшего люда. Казалось, что очереди сей не будет конца и края.
Здоровенный, баскетбольного вида негр с лейбом служащего аэропорта на необхватной груди разрулил ситуацию за несколько минут. Границу Евросоюза прошли быстро и незаметно, сотрудница таможни не удосужила мой багаж даже дежурным вниманием…
Огромный автобус, лихо управляемый усатым москвичом Виктором, привычно вырулил на скоростную автостраду, связывающую воздушные ворота Франции с Парижем.
Умнющая электроника четкими цифрами табло показывала, сколько времени автобус будет двигаться до Парижа.
За окном мелькали многоэтажки, очень даже похожие на наши (как пояснили потом знающие люди это социальное жилье для бессчетных мигрантов – А.Я.), чахлая зелень и непрерывная «гусеница» из разномастных автомобилей.
Сам Париж выскочил навстречу узкими улочками. И божественной по красоте архитектурой зданий: стили и направления смешались и застыли в камне.
Взгляд застывал тоже…
Отель
Наш отель бесстыдно носил на своей вывеске три полновесные звезды; крошечный холл, до неприличия улыбчивая и без умолку тарахтящая дама-ресепшен селила сноровисто, не забивая голову такими формальностями, как паспорт и виза.
Впереди стояла немолодая дама с мальчуковой прической (как потом выяснилась, это была профессор Гиттиса, народная артистка России Антонина Кузнецова). Попутав, француженка дала ей ключ и, широко улыбаясь, объявила, что ее ждет двухместный номер.
«Во!..» – басом сказала русская профессорша и скрутила кукиш под самый нос парижской красавицы. Та опешила лишь на секунду: «Пардон мадам..» И ключи поменялись на одноместный номер.
Доставшийся нам номер был настолько крошечный, что напоминал комнату Козетты, развернуться в нем можно было с большим трудом. Окно выходило аккурат в…окно соседнего номера, из которого по утрам несся забористый русский мат…
Но тесный быт – нечто по сравнению с этим дивным городом! Десять минут от отеля и красивейшее здание Парижской Оперы, которое венчают позолоченные фигурки богов от искусства.
Вишневская, Нуриев… Это первое, что приходит на ум при одном только виде этой красоты…
Сразу за Гранд-Опера неброский бульвар Капуцинов, в начале которого знаменитое здание гранд-отеля.
Парижские тротуары узкие и без единой щербинки, в этом городе всё кажется крошечным и миниатюрным. Столик в кафе по нашим меркам вмещает с трудом пару персон, но там за него усаживают четыре человека.
– Центр города не расстраивался несколько столетий, а население растет? И что вы хотите? – почти по-еврейски спрашивали местные.
Кстати, мы жили в еврейском квартале, обитатели которого, хозяева мудрых пейсов с кипами на голове, никогда никуда не спешили.
Круассаны
Завтрак в крошечном подвальчике нашего отеля был по-французски традиционен и по-русски необычен. Мюсли, кофе и круассаны с французскими булками, последние нежны и вкуснющи до безумия…
Французы обедают в основном в кафе и ресторанчиках, которые так же многочисленны, как бутики и декольте.
Рядом с нашим отелем предприимчивые евреи держали кафешку, а в официантах молдаванина Влада прилично говорящего по-русски.
Влад-нелегал, живет в часе езды от Парижа, документы на легальное житье во Франции оформлять не хочет. «А оно мне надо? Потом от налогов житья не будет…», – по-нашенски рассуждает он.
В его кафешке под банальный треп Влада за жизнь можно было плотно пообедать примерно за тридцать евро. Через несколько кварталов не менее вкусно кормили за двадцать евриков, но там хозяевами таверны были арабы…
Что бы ни говорили, но из плотских радостей в этой жизни первыми стоят секс и еда. О первом говорить не буду… На втором немного задержусь.
Порой кажется, что весь Париж только и делает, что ест, самые необычные рестораны – в экзотическом Латинском квартале, там, где знаменитая Сорбонна. Темпераментные греки, зазывая посетителей, бьют тарелки у входа… Бах! И белая пена осколков у ваших ног…
Ну кто удержится после этого? «У вас есть меню на русском?», – спросили мы у статного Афанасиса. «Я ваше меню», – ответил он.
Через несколько минут, как Афродита, из ресторанных глубин показалась блондинка Света. «У меня папа грек, а мама русская, я закончила МГУ…», – представилась она нам. Света живет в Париже уже семь лет, в Греции семья и дети, во Франции бизнес и тоска…
Под закуску мы слушали ее мигрантский рассказ о жадных и высокомерных французах, о дорогой электроэнергии и бездушных врачах, берущих огромные суммы по любому поводу.
Эйфелева
В Париж влюбляешься как в одноклассницу – трогательно и пылко. И почти сразу, стаптывая ноги в кровь, бредешь до его символа – Эйфелевой башни. Старая дама Парижа белым днем кажется большущей железякой, а ночью при свете миллионов лампочек напоминает дорогую, почти недоступную диву… «До Эйфелевой рукой подать...», – писала Марина Цветаева. Это красивая строчка поэта и не более. Иллюзорно так кажется, что это дива совсем рядом от тебя и ходу всего несколько минут…
До нее можно доплыть по Сене на речном трамвайчике или доехать на двухэтажном туристическом автобусе или неблизко добрести пешком.
Под самой башней толпы людей пьют пиво и едят гамбургеры. Стоят в очереди на лифты-подъемники и в биотуалеты.
Шустрые цыганки, метя подолами, на всех языках, кроме русского, пытаются предсказать судьбу (не понимают монистовые – какое может еще быть выше счастье, чем попасть в Париж?..).
С высоты более чем двухсот метров, преодоленной на скоростном лифте, открывается дивная панорама города. Лувр, Монмартр, Елисейские Поля, собор Парижской Богоматери – всё как на ладони, кажется, что в самом воздухе застыла мировая история.
Лучи проспектов, улиц и улочек пронизывают почти до горизонта этот город. Машины, люди, лица, улыбки, гримасы, запахи и страсти сливаются в единое слово Жизнь.
Но это днем – красиво и по-туристически беззаботно. А ночью (в Париже совсем не хочется спать) начинается другая жизнь.
Совсем не похожая на эту.
Но об этом в следующий раз…
О Париже говорено столько, что стыдно присоединяться. Но ничего не поделаешь: очень хочется. У этого города такая сильная магия, что язык твой, проклятый инструмент выдачи тайных порывов, сам собой развязывается, усыпляя упорствующий разум.
И тянет прокричать о том, как ты там был счастлив. Пусть даже банально многажды повторенными штампами, пусть вслед за всеми, в том числе вслед за самыми великими и легендарными на планете, все равно прокричать, осознавая заведомую проигрышность мероприятия.
Итак, Париж. Середина июня. Цветение магнолий. Семь суток мои – и только мои.
Самолет
Оказывается, и в нашей космической державе есть приличные самолеты, на которых удобно и совсем не страшно летать (в родной Благовещенск прилетает почти исключительно закопченное старье…) Рейс Москва – Париж вылетел точно по расписанию, новенький аэробус, кожаные кресла, бесконечно улыбчивые стюардессы… Можем! Когда Европа попросит…
Половина Старого Света осталась позади за три часа лета, парижский аэропорт имени Шарля де Голля встретил огромной толпой прилетевшего люда. Казалось, что очереди сей не будет конца и края.
Здоровенный, баскетбольного вида негр с лейбом служащего аэропорта на необхватной груди разрулил ситуацию за несколько минут. Границу Евросоюза прошли быстро и незаметно, сотрудница таможни не удосужила мой багаж даже дежурным вниманием…
Огромный автобус, лихо управляемый усатым москвичом Виктором, привычно вырулил на скоростную автостраду, связывающую воздушные ворота Франции с Парижем.
Умнющая электроника четкими цифрами табло показывала, сколько времени автобус будет двигаться до Парижа.
За окном мелькали многоэтажки, очень даже похожие на наши (как пояснили потом знающие люди это социальное жилье для бессчетных мигрантов – А.Я.), чахлая зелень и непрерывная «гусеница» из разномастных автомобилей.
Сам Париж выскочил навстречу узкими улочками. И божественной по красоте архитектурой зданий: стили и направления смешались и застыли в камне.
Взгляд застывал тоже…
Отель
Наш отель бесстыдно носил на своей вывеске три полновесные звезды; крошечный холл, до неприличия улыбчивая и без умолку тарахтящая дама-ресепшен селила сноровисто, не забивая голову такими формальностями, как паспорт и виза.
Впереди стояла немолодая дама с мальчуковой прической (как потом выяснилась, это была профессор Гиттиса, народная артистка России Антонина Кузнецова). Попутав, француженка дала ей ключ и, широко улыбаясь, объявила, что ее ждет двухместный номер.
«Во!..» – басом сказала русская профессорша и скрутила кукиш под самый нос парижской красавицы. Та опешила лишь на секунду: «Пардон мадам..» И ключи поменялись на одноместный номер.
Доставшийся нам номер был настолько крошечный, что напоминал комнату Козетты, развернуться в нем можно было с большим трудом. Окно выходило аккурат в…окно соседнего номера, из которого по утрам несся забористый русский мат…
Но тесный быт – нечто по сравнению с этим дивным городом! Десять минут от отеля и красивейшее здание Парижской Оперы, которое венчают позолоченные фигурки богов от искусства.
Вишневская, Нуриев… Это первое, что приходит на ум при одном только виде этой красоты…
Сразу за Гранд-Опера неброский бульвар Капуцинов, в начале которого знаменитое здание гранд-отеля.
Парижские тротуары узкие и без единой щербинки, в этом городе всё кажется крошечным и миниатюрным. Столик в кафе по нашим меркам вмещает с трудом пару персон, но там за него усаживают четыре человека.
– Центр города не расстраивался несколько столетий, а население растет? И что вы хотите? – почти по-еврейски спрашивали местные.
Кстати, мы жили в еврейском квартале, обитатели которого, хозяева мудрых пейсов с кипами на голове, никогда никуда не спешили.
Круассаны
Завтрак в крошечном подвальчике нашего отеля был по-французски традиционен и по-русски необычен. Мюсли, кофе и круассаны с французскими булками, последние нежны и вкуснющи до безумия…
Французы обедают в основном в кафе и ресторанчиках, которые так же многочисленны, как бутики и декольте.
Рядом с нашим отелем предприимчивые евреи держали кафешку, а в официантах молдаванина Влада прилично говорящего по-русски.
Влад-нелегал, живет в часе езды от Парижа, документы на легальное житье во Франции оформлять не хочет. «А оно мне надо? Потом от налогов житья не будет…», – по-нашенски рассуждает он.
В его кафешке под банальный треп Влада за жизнь можно было плотно пообедать примерно за тридцать евро. Через несколько кварталов не менее вкусно кормили за двадцать евриков, но там хозяевами таверны были арабы…
Что бы ни говорили, но из плотских радостей в этой жизни первыми стоят секс и еда. О первом говорить не буду… На втором немного задержусь.
Порой кажется, что весь Париж только и делает, что ест, самые необычные рестораны – в экзотическом Латинском квартале, там, где знаменитая Сорбонна. Темпераментные греки, зазывая посетителей, бьют тарелки у входа… Бах! И белая пена осколков у ваших ног…
Ну кто удержится после этого? «У вас есть меню на русском?», – спросили мы у статного Афанасиса. «Я ваше меню», – ответил он.
Через несколько минут, как Афродита, из ресторанных глубин показалась блондинка Света. «У меня папа грек, а мама русская, я закончила МГУ…», – представилась она нам. Света живет в Париже уже семь лет, в Греции семья и дети, во Франции бизнес и тоска…
Под закуску мы слушали ее мигрантский рассказ о жадных и высокомерных французах, о дорогой электроэнергии и бездушных врачах, берущих огромные суммы по любому поводу.
Эйфелева
В Париж влюбляешься как в одноклассницу – трогательно и пылко. И почти сразу, стаптывая ноги в кровь, бредешь до его символа – Эйфелевой башни. Старая дама Парижа белым днем кажется большущей железякой, а ночью при свете миллионов лампочек напоминает дорогую, почти недоступную диву… «До Эйфелевой рукой подать...», – писала Марина Цветаева. Это красивая строчка поэта и не более. Иллюзорно так кажется, что это дива совсем рядом от тебя и ходу всего несколько минут…
До нее можно доплыть по Сене на речном трамвайчике или доехать на двухэтажном туристическом автобусе или неблизко добрести пешком.
Под самой башней толпы людей пьют пиво и едят гамбургеры. Стоят в очереди на лифты-подъемники и в биотуалеты.
Шустрые цыганки, метя подолами, на всех языках, кроме русского, пытаются предсказать судьбу (не понимают монистовые – какое может еще быть выше счастье, чем попасть в Париж?..).
С высоты более чем двухсот метров, преодоленной на скоростном лифте, открывается дивная панорама города. Лувр, Монмартр, Елисейские Поля, собор Парижской Богоматери – всё как на ладони, кажется, что в самом воздухе застыла мировая история.
Лучи проспектов, улиц и улочек пронизывают почти до горизонта этот город. Машины, люди, лица, улыбки, гримасы, запахи и страсти сливаются в единое слово Жизнь.
Но это днем – красиво и по-туристически беззаботно. А ночью (в Париже совсем не хочется спать) начинается другая жизнь.
Совсем не похожая на эту.
Но об этом в следующий раз…
метки: Париж, Франция, путешествия.
Поделиться:
Вставка картинок временно доступна только через сторонние сервисы (последняя кнопка в редакторе), например
После загрузки на сторонний сервис вставляйте на форум только ссылку на картинку, никаких кодов (если вы пользуетесь не bb-редактором).

