Я в урну сунул бюллетень.

И на чело спустилась тень:

Что победит – добро иль зло?

А… Ну и ладно, всё равно.

Я акт свой главный совершил

И совесть водкой заглушил

Уже потом. А ночью ой,

Вдруг страстно овладел женой.

Сколько он себя помнил, всегда жил для кого-то. Даже детства у него нормального не было. Их семью раскулачили в тридцатые годы прошлого века и вывезли в необжитые места на Оби. Много тогда померло людей от цинги и голода. Умер и один из четырех братьев. Остальные и сестра выжили.

Он помнил, как, будучи мальчишкой, ходил по деревням и просил милостыню, или менял на продукты самодельные игрушки. Народ жил впроголодь, так что подавали, кто что мог: кто картофелину, кто яичко, кто горсть зерна. Так выжил сам и прокормил сестренку, которую очень любил и ради которой пошел по миру с протянутой рукой – ей надо было учиться и не голодать.

А потом были юность, война, фронт.

После победы он поступил учиться в техникум, но обучение  сделали платным, и техникум пришлось бросить. А дальше было все как у всех. Появились семья, дети. В вечных хлопотах подкралась старость…

Наклонила веточки березонька -

В отраженье смотрится в пруду,

Я к тебе приду, моя сестренонька,

По траве росистой поутру.

Проведу рукой вдоль сарафана белого,

Окуну лицо в узорчатость листвы,

Что же ты с душой моей наделала?

Для меня ведь всех прекрасней ты.

Мне с тобой, моя ты белоцветая,

Хорошо на летнем берегу,

Ты – любовь и грусть моя неспетая,

Жить без встреч с тобой я не могу.

Павел Игнатьевич – крупный чиновник, у которого было впереди много дел и планов,  а личный бизнес  приносил обильные плоды на бюджетной ниве, помирать не собирался. Пятьдесят лет – не тот возраст, чтобы «собирать пожитки», хотя поразмыслить о прошедшей жизни иногда приходилось – в минуты душевной слабости. Тогда он вынимал из холодильника   початую бутылку водки, нарезал тонкими ломтиками сервелат и соленое с прожилкой сало, выкладывал на тарелку зеленый лук и укроп, ставил на стол домашнего соления огурчики. А потом, пригубив для начала стопочку беленькой, вспоминал прошлое, перебирая его, как  старые выцветшие от времени фотографии. Такие моменты случались все чаще и чаще – видимо подкрадывалась старость, обожающая ностальгировать.

Эта жара достала. Ощущение такое, что мозг плавится внутри черепной коробки. Ничего не хочется, а  завтра понедельник.

Вру. Жара будит некоторые желания и инстинкты.

Хочу на озеро. Но далеко идти.

Хочу женщину – жара заводит. Но жена уехала к маме в деревню.

Не хочу классику: Толстого,  Тургенева, Ахматову.

Не хочу  смотреть телевизор – тошнит от жары и пошлости.

Хочу под кондиционер! Но, сначала помыться, выпить грамм 150 холодной водочки и ай-люли до утра… А там или дождь пойдет  или…

И почему  я такой приземленный? Почему у меня такие мелкие желания? Мещанство какое-то. Даже стыдно немного.

Когда я слышу фразу «Россия – для русских», то понимаю – это утопия. Нас, русских, осталось слишком мало, чтобы пытаться  создавать «русский национализм». Поэтому нужно учиться жить в той среде, которая уже сформирована вокруг нас. Но понял я это не так давно – года три назад, а до этого во мне тоже шевелились  националистические настроения.

Собрался сегодня выходить из квартиры, слышу, по лестнице двое идут – дети.

-А у тебя девочка есть? – слышится голосок.

-Нет.

-Бросила?

Выхожу. С верхнего этажа спускается «брошенный» - мальчик лет 9. Я в осадке. 

Прекрасное время! Я закрывался в комнате, включал красный свет и колдовал с бачками, ванночками и проявителями. Тогда получение фотографии казалось сродни волшебству, сейчас этого чувства нет, но есть качество и простота получения снимков.

Перечитывать классику полезно!

Недавно заново прочёл «Белеет парус одинокий» Катаева. Хорошо написана   книга моего детства. Но, что интересно, только сейчас обратил внимание не некоторые моменты, которые актуальны до сих пор. К примеру, вот речь матроса с «Потемкина», сказанная им   людям на маёвке* в море: «Вот я смотрю вокруг, товарищи, и думаю про нашу воду и землю. Солнышко светит. В море до черта всякой рыбы. На полях до черта пшеницы. В садах разная фрукта: аблуки, аберкосы, вишня, черешня, груша. Растет виноград. На степу кони, волы, коровы, овечки. В земле золото, серебро, железо, всякие разные металлы. Живи – не хочу. Кажется, на всех хватает. Кажется, все люди свободно могут быть довольны и счастливы. Так что же вы думаете? Нет! Всюду непременно есть богатые, которые совсем не работают, а забирают себе всё, и всюду есть бедные, нищие люди, которые работают день и ночь, как проклятые, и не имеют с этого ни черта! Как же это так получается?..».

Мне нравятся большие вокзалы. Они похожи на пересечение миров. Вроде бы, расположены в одной точке пространства - на земле, они вбирают в себя столько разного! Всегда, когда мне приходиться бывать на них, я оказываюсь в роли первооткрывателя, перед взором которого раскинулась terra incognita!

В ожидании поезда - а было лето, я ушел из шумно и душного зала, и расположился на улице, где было меньше суеты. Времени до отправления оставалось много, поэтому, достав из сумки нехитрую  снедь, я принялся обедать, попутно просматривая купленную в киоске прессу.

-Можно? – присел рядом на прогретый солнце бордюрный камень человек. – Свой поезд ждете?

Крупный железнодорожный вокзал без мошенников и цыган – не вокзал. И я недоверчиво покосился в сторону незнакомца.

Маски-лица, лица-маски

Нескончаем хоровод,

Мишура, паркет и краски

Свечи, пламень и народ.

Кто под платьем? Кто под маской?

Шепчет что-то темный рот,

Брызжет пудрой, брызжет краской

Разноцветный хоровод.

Бал в разгаре, лица-маски

Шорох платьев, тлен и тлен,

Мишура, наряды, краски

Дряблость кожи, вялость вен.

Мы думаем, что мы свободны, и это самое большое наше заблуждение. На самом деле, все мы живем в «клетках». Мы лишь рождаемся свободными и умираем ими, а остальное время мы узники.

Почему мы, русские (под этим словом я вынужденно подразумеваю сегодня и многие национальности, живущие на просторах России) такие свиньи? Это я о чистоте. Впрочем, в  наших квартирах, в наших гаражах, на наших дачах всегда порядок. В наших душах уверенность в себе. На книжных полках всё расставлено по алфавиту. Даже в Интернете домашняя страница и личный почтовый ящик украшены   по выбранному нами дизайну. Но за пределами «своего» твориться невесть что.  Возьму простейший пример маленького городка Райчихинска, Амурской области, с населением порядка 20 тысяч человек. Летних мест отдыха здесь не так уж и много.  Более менее цивилизованное, где убирается мусор – озеро Ремзаводское, и нецивилизованное, где мусор не убирается – дамба Увальная. О дамбе и пойдёт речь.

В больницу приходской священник отец Николай попал по воле Божией как раз под Новый год, ибо Творец не наказывает, а попускает душевные и физические страдания. Делая ремонт дома, он неловко повернулся, упал с крыльца и повредил ногу. Промучившись несколько дней в гипсе, батюшка снял его – надо было проводить в храме службы, тем более, шли церковные праздники. Но через месяц травма вновь дала о себе знать, и пришлось лечь в хирургическое отделение, чтобы завершить прерванное лечение.

Палата № 6 была самой обычной. На 9 человек, с выкрашенными в салатовый цвет панелями, разошедшимся от усушки дешевым линолеумом на полу и облупленными, несколько лет не крашенными оконными рамами.

С цирковой школой города Райчихинска, Амурской области, меня связывает давняя дружба. Не настолько давняя, чтобы   ходить в нее в детстве, но за ее жизнью, возникшей больше десяти лет назад, я наблюдаю постоянно. И радуюсь успехам детей и преподавателей, и огорчаюсь всяческим тупым реформам, проводимым в стране и области, которые только ухудшают жизнь таких вот учреждений образования. Только разговор об этих, мягко сказано, глупых реформах, поддерживаемых бездарными    министрами – материал

будущего, а пока только о положительном. Потому, что лето, солнце и вода!

«На воду»  с воспитанниками цирковой школы я выезжаю каждое лето. И это не просто «купание». Решение о предстоящем походе принимается обычно зимой, маршрут оговаривается за месяц до мероприятия. И вот день «Х» настаёт. Точнее вечер…

Владислав  Марцев  – ученик  школы искусств города Райчихинска – гордость города-горняков. Будь моя воля,   звание «Почетный житель города»  я бы присваивал   не только тем, кто многолетним трудом завоевал право носить  это имя, но и   одаренным детям, благодаря которым о в общем-то провинциальном, уже неперспективном и тихо угасающем городе узнают во всем мире. А еще – будь  я Президентом России или, на худой конец, губернатором области – брал бы таких детей на гособеспечение, чтобы они росли не в нужде, а достатке, и славили имя Родины. Увы, Президент России от Райчихинска так же далеко, как какая-либо планета на краю Солнечной системы от Земли. А у губернатора области забот и без того хватает. Вот и получается, что будущее России может надеяться только на скромные возможности школы искусств и на семейный бюджет. Только ни возможности школы, ни бюджет семьи Влада не позволяют приобрести концертный баян, который необходим юному музыканту, как воздух. Потому, что на баяне школы Владиславу недоступны вершины мастерства. 

Алька – необычный ребенок, она подвижна, как та ртуть: мгновение, и ее нет уже на прежнем месте, а откуда-то    доносится грохот.

Кого хотели её родители – мальчика ли, девочку, не знаю, но то, что им даровал Бог, оказалось гремучей смесью с очень богатым воображением. Алине всего пять лет, а она уже сама придумывает сказки,  в которых обязательно выступает в главной роли.

В свои годы она   умеет читать по слогам печатный крупный текст и обожает мальчиковые компьтерные игры. Поэтому успешно входит в игру, играет и потом выходит из нее.

А ещё она обожает готовить. Поэтому ее не допускают на кухню, когда там что-то варится. Один из экспериментов Альки уже обернулся  расстройством желудка у папы, отчего он два дня не ходил на работу.

Алька – гиперактивный ребенок. Говорят – это пройдет с возрастом, но не говорят, доживут ли до этого дня родители. Поэтому в её детской комнате оборудовали спортивный уголок, в котором маленькая Чита  активно тратит лишнюю энергию.

Я – маленький человек. У меня нет состояния, нет машины, нет даже велосипеда, а я счастлив! Для этого чувства не нужно многого. Напротив, чем меньшим обладает человек, тем больше он счастлив. Об этом говорили древние,  про это знают мои современники, но поступают вопреки знанию.  

Когда-то и я думал, что латинское изречение «Aut Caesar, aut nihil», что означает буквально: «Или Цезарь, или ничто» -  это самое главное правило  в жизни. Жизнь всё расставила по своим местам. Где-то она подставляла мне подножку, где-то тихо шептала на ухо – предупреждая, где-то сводила с людьми, на примере которых открывалось многое.

Я обожаю природу. Походы летом за город – моя страсть. И не просто походы, а с исследовательской целью. Так однажды   было найдено и  маленькое безымянное озерко, которое тут же получило свое имя  - Гном. Метров пятнадцать в длину, метров семь в ширину, глубина – чуть выше груди, поросшее по краям камышом, оно располагалось в уединенном месте – в маленькой впадине между холмами, поросшими молодыми соснами. Небольшой песчаный пляж довершал идиллию этого уголка, в который практически не ступает нога человека: разве, что осенью, когда грибники в поисках своей добычи прочесывают окрестности города.

Что любопытно. К спрятанному между кажущихся на вид одинаковых песчано-глинистых холмов озеру я три года не мог выйти с первого раза – всегда сбивался с пути, хотя знал точно, что оно где-то здесь.

Примерно раза два в месяц каждое лето я прихожу сюда, чтобы отдохнуть от работы, суеты, бесконечных дел. У озерка особая энергетика – целебная.

Провинциальные железнодорожные вокзалы почти везде одинаковы. Железнодорожный вокзал поселка Бурея, Амурской области не был исключением. Старой постройки, с высокими потолками, деревянными панелями и выбеленными стенами, кафельным полом он даже не был отмечен на карте России. Но за этой внешней географической неброскостью скрывалось многое. Прежде всего, здесь переплетались судьбы людей: визуально, порой на мгновения, но каждая встреча оставляла о себе воспоминание…

Ноябрьским вечером я ожидал поезд и коротал время, сидя на жестком, неудобном вокзальном сидении. Зал ожидания был почти пуст. В углу, у батареи, неестественно изогнувшись, спал мужчина довольно потрепанного вида. Остальные   ожидающие свои поезда  или дремали, или читали газеты. В общем-то, обычная картина, оживляемая приходом междугороднего автобуса, да прибытием очередного пассажирского состава.

Давно не востребованная камера хранения ручной клади на пару десяток ячеек сиротливо «жалась» к стене. Ее ячейки были помечены двузначными номерами и стоимостью услуг в еще тех, советских деньгах – 15 копеек. Сверху трафаретным способом черной краской было выбито: «Секция 9». Где находились остальные 8 секций, можно было только догадаться.